И оживут слова. Часть III - Наталья Способина

— Здесь никого нет. Не бойся.

— Мы ночью в лесу! — воскликнула я. — Если для тебя это привычно, то мне страшно.

— Я не позволю никому причинить тебе вред.

В этой фразе прозвучало столько уверенности, что мне не оставалось ничего иного, как просто поверить. Я молча кивнула, хотя он вряд ли мог это видеть. Лично я его едва различала, так темно было в лесу.

Альгидрас крепко сжал мою руку и потянул за собой.

— Миролюб знает, что ты меня увел? — вполголоса проговорила я, когда устала напряженно прислушиваться к звукам леса.

— Алвар ему передаст.

— Так ты доверяешь Алвару или нет? Ты уж определись.

— В этом — да.

— Ты такой прекрасный собеседник. С ума сойти!

Альгидрас остановился и, вероятно, обернулся ко мне — в темноте я не увидела.

— Не злись. Я доверился Алвару сейчас, потому что мне больше некому довериться. Со мной тебе ничего не грозит, и княжич узнает обо всем утром.

— Ты не доверяешь Миролюбу? — быстро спросила я.

— Я не доверяю никому, если есть выбор.

— Разбойник, воспитавший тебя, похоже, был параноиком. И тебя таким сделал.

Альгидрас наверняка не знал слово «параноик», но уточнять не стал. Вместо этого просто потянул меня за руку по неразличимой во тьме тропинке.

Я не знала, сколько продолжался наш путь. По моим ощущениям? вечность. Но шедший впереди Альгидрас не выпускал мою ладонь и заботливо отводил ветки от моего лица, и я, как бы сильно не сердилась, в сущности, не так уж и возражала, чтобы эта вечность никогда не заканчивалась. Вскоре послышалось журчание воды.

— Здесь река? — спросила я, некстати подумав о кварах.

— Ручей. Севернее он впадает в Кмень.

— А Кмень это?..

— Река, на которой стоит Каменица.

— Так вот почему Каменица! А я все думала, почему такое странное название у деревянного города.

— В твоем мире города не деревянные, да?

— Столицы уж точно. Деревянные дома есть в деревнях, поселках. В небольших городах тоже. Но в городах они скорее исключение.

— Здесь из камня не строят. На севере — да. Но там ветра и холод.

— Савойский монастырь на севере?

— Да.

— По Алвару не скажешь, что он из холодных краев.

— Алвар живет с Огнем. Холод ему и братьям не помеха.

— Его люди ведь тоже носители огня? — спросила я.

Альгидрас вздохнул, и некоторое время мы шли молча, а потом он наконец заговорил:

— Мне сложно объяснить то, что я и сам не понимаю. Хваны проходят обряд посвящения в пятнадцать весен. Но даже тогда мы не несем в себе Силу. Ею управляет лишь Жрец. С Огнем иное. Все дети, живущие в монастыре, несут Огонь. Кроме хванов, приезжающих в учение, и раньше? кваров.

— Они такими рождаются?

— Верно, да. Либо же над ними проводится обряд. В момент рождения или вскоре после. Не знаю. В Алваре, думаю, соединились Огонь от рождения с обрядом, потому что столько Силы, сколько в нем еще отроком было, у десятка взрослых братьев разом не сыщешь.

— Ты сказал, что до тебя стихией хванов управлял лишь Жрец. А как ты почувствовал, что в тебе стихия?

— Это было по пути в Свирь. После обряда, в пятнадцать весен, я впервые почувствовал стихию. Это как… что-то внутри тебя. Ты зорче видишь, и слух становится острее. Любой шорох теперь различим. И все. А когда квары ввели меня в обряд, и Шар засветился, в меня хлынул поток Силы. Верно, она была не только силой Девы, но еще силой нашего Жреца. А по пути в Свирь, я, как оправился, понял, что слышу ветер. Сперва я думал, что рассудком повредился. Но, видно, силе хванов просто некуда было деться, и она вся перешла ко мне. Я и не пользовался ей. Разве что, когда из лука стрелял.

Я улыбнулась про себя, поняв, что угадала правильно: он все-таки жульничал.

Тем временем мы вышли на небольшую полянку. В едва пробивавшемся сюда лунном свете я смогла различить очертания небольшой постройки. Альгидрас уверенно направился к ней. Я не могла похвастаться его уверенностью — в доме мог быть кто угодно: от диких зверей до разбойников. Но, вероятно, Альгидрас вправду знал, о чем шепчет ветер, иначе не шел бы сейчас так, будто он здесь хозяин.

Дверь отворилась, негромко скрипнув, но в тишине этот звук прозвучал оглушительно. Я вздрогнула. Альгидрас пробормотал что-то по-хвански.

— Что ты говоришь? — нервно спросила я.

— Говорю, Алвара бы сюда с его светом. Осторожно, здесь полка.

— Как ты ее видишь? — удивилась я, пригнувшись.

— Я… не вижу — чувствую.

Я на миг задумалась о том, какое это все же полезное умение — чувствовать воздух и любое изменение в нем. Да и вообще здорово иметь вот такие — сверхъестественные — способности.

— А ты умеешь летать? — вдруг спросила я, вспомнив фэнтези, в котором люди, связанные со стихией воздуха, непременно могли летать.

Альгидрас открыл еще одну дверь и, коснувшись ладонью моего затылка, пригнул мою голову. Дверной проем был таким низким, что мне пришлось согнуться едва ли не пополам. Альгидрас выпустил мою ладонь, и я тут же схватила край его плаща, чтобы не потеряться в кромешной тьме. Пошуршав чем-то в темноте, Альгидрас наконец зажег масляную лампу. Пахнуло горящим маслом и какими-то травами, перебив запах сырости и гнилых досок. Я огляделась по сторонам.

Мы находились в небольшой комнатке, почти половину из которой занимала печь. Напротив печи располагалась широкая лавка, в дальнем углу стояла лавка поуже, а рядом с ней ютился стол. Пространство за печью терялось во тьме, но судя по тому, что оно было наполовину отгорожено занавеской, вероятно, там была хозяйская кровать. Интересно, чей это дом?

— Помощницы Смерти, — тут же откликнулся Альгидрас, и я вздрогнула, не сразу поняв, что произнесла последнюю фразу вслух.

— Не нужно ее бояться. Она такой же человек, как и иные.

— Но в Свири все боялись.

— Потому что видели ее лишь тогда, когда она приходила забирать жизни. А если бы зашли к ней в любой другой день, то поняли бы, что она так же прядет, как и их женщины, поет те же песни и так же топит печь.

Пока я размышляла над его словами, Альгидрас сбросил плащ на скамью, низко поклонился печи и произнес какую-то фразу на словенском. После этого он открыл заслонку и принялся растапливать печь. Я стояла напротив и не знала, что делать мне. Наконец, умаявшись от сомнений, я тоже низко поклонилась печи, понимая, что она — хозяйка в любом доме и что в этом мире принято ее приветствовать и благодарить. И странное дело: кланяясь печи, я ничуть не чувствовала себя глупо. Может оттого, что даже Миролюб не гнушался этого обычая. Я вспомнила, как он вел себя, когда мы пришли в дом Велены.